Моонзунд - Страница 71

– Что-то слышал, – с презрением ответил минер. Артеньев встал между ними – как старший офицер корабля:

– Господа, кают-компания эсминца – не говорильня для политических диспутов… Прошу прекратить! Иначе я прикажу завтраки, обеды и ужины подавать вам в каюты…

Вскоре из сообщения британского посольства в Стокгольме русское Адмиралтейство установило, что на днях Швеция отправляет в Германию 84000 тонн железной руды для фирмы Круппа, – и эсминцам снова нашлась боевая работа. С костылем в руках прибыл адмирал Трухачев. Дивизия встретила его криками «ура», и под желтой кожей на лице. Колчака нервно передернулись острые скулы… Трухачев испытал неловкость.

– Дети мои, – сказал он матросам, – я тогда с трапа низко упал да высоко поднялся – меня перевели на крейсера. У вас теперь новый отличный начальник – Александр Васильевич Колчак…

Трухачев хотел, наверное, чтобы Колчаку тоже крикнули «ура». Но флаг Колчака в полном безмолвии вспыхнул на мачте.

– Пошли! – сказал начдив фон Грапфу.

* * *

Спасибо покойнику Эссену – приучил флот плавать в шхерах, где сам черт ногу сломит. Конечно, Паторжинский был весь в поту, словно мешки таскал, но зато и шли великолепно. Два дивизиона – нефтяной и угольный – ловко срезали повороты среди подводных скал и рифов. Матросы с любопытством озирали финские хутора, сравнивали их красоту и благоустройство с русскими деревнями. Артеньев, стоя на полубаке, вмешался в их разговор:

– Вот вы финским мужикам завидуете. А чем завидовать, взяли бы да у себя дома такой же порядок завели.

– Нет, у нас такого не будет, – с грустью отвечали матросы. – И сами не знаем – почему, а только нам в таком порядке не живать. У нас и отхожие в деревнях… покажи их кому порядочному, так он лучше до крапивы сбегает!

Авторитетно вступил в беседу боцман Слыщенко.

– А вот немчура, – сказал он, – она так считает, что вся эта самая культура с гальюнов начинается.

– Вранье, – не поверили матросы. – В унитазах не тесто месить к празднику. Вся культура от мыла происходит. Кто на душу больше мыла в году употребит, тот и культурнее.

Артеньев повернул к мостику, сказал на прощание:

– Тоже неверно. Статистика говорит, что больше всего мыла на душу употребляют медные эскимосы в Канаде. Но они мылом не моются – они мыло едят. Культура нации заключена во всеобщей грамотности населения и в высокой образованности интеллигенции…

На мостике его встретил запаренный Паторжинский, перебегавший, как резвый конь, от главного компаса до путевого.

– Хронометры что-то барахлят у вас, – сказал он. – Но сейчас эта волокита кончится: выходим в открытое море…

Вышли! Облокотясь на обводы мостика, Артеньев смотрел, как из-под скулы «Новика» откидывается на сторону волна за волной. Вода была темной, и над ней парило, словно какой-то бес со дна моря доводил ее до кипения. При этом Сергею Николаевичу нечаянно вспомнилось памятное еще со времен гимназии:

Когда возникнул мир цветущий
из равновесья диких сил…

Волны… неумолчный рев вентиляции… волокна тумана… одинокие заблудшие чайки. Немало забот доставляли тюлени, которых издали сигнальщики часто принимали за всплывшие мины. Шли на противолодочном зигзаге, чтобы сбить субмарины противника с угла атаки. Пушки русских эсминцев были заряжены ныряющими снарядами, способными взрываться лишь на глубине, чтобы контузить подлодки. Идти на зигзаге – это мотня надоедная, повороты следуют влево-вправо, килевая качка перемежается с бортовой, тут всю душу тебе вымотает. Погасли огни последних напутствий с угольных «Внушительного» и «Внимательного», надвинулась ночь, и легли на прямой курс – без зигзагирования.

– Слава богу, мотня кончилась, – радовались на эсминцах.

Трухачев отводил свои крейсера на Готланд, чтобы обеспечить прикрытие с зюйда, а Колчак повел «новики» на Норчепингскую бухту. Быстро темнело, но горизонт был чист.

– Можно форсировать ход, – разрешил Колчак.

Внутри кораблей нефть брызнула на форсунки, быстро сгорая.

«Новик», «Победитель» и «Гром» рывком набирали скорость.

На мостиках, где люди скользят на мокрых решетках, где они запутываются, словно в ночных кустах, среди фалов и телефонных шнуров, таились сейчас напряжение, бодрость, сосредоточенность.

Артиллерист Петряев нащупал в потемках плечо Артеньева.

– А штрафованный гальванер с «Гангута» совсем неплох.

– Вы с Мазепой заметьте его в бою и, если окажется хорош, представьте к кресту…

– Вижу огни! Много огней, – доложил старшина Жуков.

Но с огнями могли идти и шведы. Быстро совещались:

– Придется пожертвовать внезапностью атаки и прежде выяснить национальность каравана…

– Впереди крейсер неизвестного типа! – выкрикивали с вахты.

Колчак велел сделать один сознательный «промах» под нос концевого корабля. Этим выстрелом эсминцы спровоцировали караван на ответные действия. Крейсер и конвойные суда развернулись на русский дивизион, открыв судорожный беглый огонь, а рудовозы бросились искать спасения возле берегов Швеции.

– Теперь все ясно – немцы! Начинаем бой…

Первый залп.

– Хорошо, но недолет.

– Второй залп – накрытие! Раньше за такое давали водку!

– Дадим и сейчас. Огонь по крейсеру! – приказал Колчак.

Немцы побежали за своими рудовозами. Четыре орудия крейсера – на отходе – молотили пространство перед эсминцами. Высокие всплески заливали палубы эсминцев – узкие, как тропинки.

– Нужна соль на хвост, иначе они уйдут в зону!

– О чем тут думать? Торпедные аппараты – то-о-овсь…