Моонзунд - Страница 44

– И жена у него, – добавил Грапф, – бесподобная женщина.

– Вдова на пенсии! – заключил Колчак, дергая скулами…

Опять заработало радио: командир «Корейца» сообщал, что он окружен намного превосходящими силами противника. «Если можете, Окажите помощь…» Колчак тут же дал ответ:

– Радируйте обратно. Помощи не будет. Точка. Погибать, запятая, но не сдаваться. Точка. Подписал – Колчак. Точка…

И кроваво сочились огни Кассарского плеса…

– Я хочу спать, – сказал Артеньев; закрыв глаза веками, темными от усталости, как медные пятаки, он пошагал по рельсам палубы своего миноносца.

* * *

Адмирал Хиппер устал.

– Вы тоже устали? – спросил он офицеров.

– Команды измучены до предела, – отвечали ему.

– Я понимаю…

Казалось бы, вопрос благополучно разрешен. Ирбены – этот золотой ключик от Риги – уже попал в цепкие руки кайзера.

– Но, – заметил Хиппер, – ключ не проворачивается в замке. С другой стороны рижских дверей русские вращают ключ в обратную сторону… Увы, эти Ирбены обескровили нас!

Хиппер изменил планы и вывел корабли не к Риге, а к Аренсбургу. Со стороны моря немцы стали крушить снарядами сады, музеи, грязелечебницы, курорты, гимназии и приюты для инвалидов. Аренсбург, совсем беззащитный, молча выстрадал невыносимую боль.

Русская подлодка отомстила Хипперу, всадив торпеду в борт линейного крейсера «Мольтке». Сразу началась паника:

– Перископы! Вокруг нас – русские субмарины…

Пачкая дымом горизонт, германская эскадра заторопилась назад – на Либаву, на Данциг. И всюду чудились им перископы: немцы обстреливали каждое бревно, плававшее стояком: они топили теперь каждую вешку, торчавшую из воды. Минуя Ирбены (ох эти Ирбены!), корабли кайзера еще несколько раз коснулись днищами русских мин, и калек в Германии заметно прибавилось.

У страха глаза велики! А на самом-то деле, уж если сказать сущую правду, в Рижском заливе держали тогда позицию только три старенькие субмарины – «Макрель», «Дракон» и «Минога». Правда, была еще одна лодка, блиставшая удивительной новизной, – родной брат знаменитого «Барса» по имени «Гепард», который только вчера совершил прыжок со стапелей завода в пучину.

В кипящем котле Рижского залива немцам удалось продержаться всего один день. Это был постыдный провал! Что-то непонятное и трудно объяснимое! Ничтожными силами Балтийский флот нанес жестокие потери большим силам флота Германии. И только сейчас, когда все утихло, комфлот Канин получил разрешение Ставки на ввод в сражение новейших дредноутов из Гельсингфорса.

Ставка опоздала на целых полмесяца, и Канин сказал:

– Теперь эта бумажка – как мертвому припарки. Бросьте ее в архив флота и забудьте как неудачную интригу…

Усталые русские корабли тяжко мотало на мутных рейдах.

«Победа! Она – призывная, она – бодрящая!»

– …О чем разговор? – утверждал Артеньев за ужином, впервые насытясь за эти дни боев. – Ригу способен сдать только предатель. Но среди балтийцев предателей не сыщется…

Эти слова отзовутся болью сердечной через два года – в семнадцатом, в героическом.

7

В числе пострадавших при операции был и крейсер «Тетис», на котором башенным начальником служил лейтенант Ганс фон Кемпке, этот неотразимый кильский Аполлон в широченных брюках. Взрыв русской мины застал Кемпке за тарелкой супа из вермишели, причем тарелка взвилась кверху, а стул выбило из-под него, будто скамейку из-под висельника, и он пришел в себя, сидя на полу с вермишелью в идеальной прическе. Когда же страх после взрыва миновал и стало ясно, что «Тетис» на воде держится, Кемпке ощутил себя мужчиной не только обольстительным, но и достаточно мужественным… Кое-как, хромая разболтанной машиной, они своим ходом дотащились до Либавы и здесь приткнулись к стенке судоремонтного завода, который раньше обслуживал русские подводные лодки.

В кают-компании «Тетиса» офицеры договорились:

– После Ирбен нас уже никто не осудит, если мы три дня подряд будем пьянствовать, как грязные берлинские фурманы…

Закрылись и три дня подряд пьянствовали, пока не кончились три бутылки коньяку. Потом фон Кемпке по телефону просил станцию соединить его с цукерней «Под одноглавым орлом»; Кларе он восторженно сообщил:

– А теперь, моя прелесть, мы станем видеться гораздо чаще!

– В газетах пишут такие ужасы, – отвечала Клара. – Все вы настоящие герои… Вы не ранены, мой дорогой Ганс?

– Нет, я убит! Мой труп из Ирбен прибило к Либаве…

В самом деле, если задуматься, жизнь спасена от риска ровно на тот срок, какой понадобится для капитального ремонта крейсера. Слава богу, что дырка в борту большая и ее так скоро не удастся заштопать. Вынужденная стоянка «Тетиса» в Либаве ускорила роман, который развивался по всем правилам. Поначалу они больше гуляли, тем более что Кемпке можно было считать красивым мужчиной, но его никак нельзя было причислить к числу мужчин щедрых… Чашечка кофе и пирожок со свекольным повидлом – это было уже пределом его мотовства!

Ладно. Бог с ним. Гулять тоже хорошо. И даже полезно.

(Ах, милая моя Либава, ты ведь всегда чудесна… Увижу ли я еще раз твои тенистые парки, твои старые каштаны, которые сомкнули кроны над тихими улицами? Как хорошо мне было тогда входить под зеленые прохладные своды и видеть в конце туннеля, шелестящего листвой, голубино-сизое море. Как печально тогда вздыхали далекие валторны оркестров, донося смутную печаль, суля разрыв ладоней, обидную холодность женских капризных губ… О, нежная моя Либава! Вернусь ли я к тебе?)