Моонзунд - Страница 168

168

Внутри башен снуют быстроходные лифты подачи. Для пушек уже готовят заряды, обшитые нежно-золотистым шелком, из которого любая женщина Германии не отказалась бы сшить себе вечернее платье. Старшие артиллеристы линкоров заранее опробуют указатели падений снарядов, и в наушниках начинается характерное биение пульса автоматики, от которого вечером будет трещать голова.

Над эскадрою плывут самолеты, несущие бомбогруз до рейда Куйваста. Тральщики уже раскинули свои сети, расчищая дорогу перед дредноутами. Палубные команды потащили многопудовые тяжелины чехлов со стволов Анны, Берты, Цезаря и кормовой Доры… От этого русского «Деятельного» эсминца, который прилип к эскадре как банный лист, теперь не мешало бы отвязаться. Орудия «Кронпринца» выбросили в него три залпа. «Деятельный» предусмотрительно рыскнул в сторону, отбежав подальше, и продолжал работать на ключе: та-ти-ти-та, ти-ти, ти-та-ти, та-ти-ти…

За это время русские корабли на Куйвасте успели исполнить маневр, который назывался так: «развертывание для ожидания».

* * *

На левой стороне мундира – Владимир 4-й степени. Командир «Славы» каперанг Антонов задержался на трапе.

– Лев Михайлыч, – спросил он старшего офицера линкора, – одета ли команда по первому сроку?

Кавторанг фон Галлер натягивал новенькие перчатки:

– Да. Команда «Славы» во всем чистом.

– Как прошел завтрак в низах?

– Спокойно. Даже не торопились. Самовары еще кипят.

– Отлично. Благодарю. Я доволен.

На столах кают-компании – желтые головки швейцарского сыра, едва надрезанные, и хлеб, которого никто не коснулся.

– Господа, – говорит Антонов, – мы принимаем бой. Неравный бой, и к этому неравенству наша старушка «Слава» давно привыкла. Чувствую сердцем, что линкор последний раз будет сражаться под славным Андреевским стягом. Стеньговый красный флаг, возвещающий готовность, очевидно, уже никогда не будет спущен. Можно сопротивляться отдельным личностям, но сопротивляться народу никак нельзя…

Все его поняли – он предрек победу большевизма. Пожилой человек с седым ежиком волос на голове, кавалер «Владимира», закончил обращение к офицерам почти по-домашнему, как отец:

– Молодые люди, прошу вас исполнить свой долг…

Колокола громкого боя уже извергали из люков непрерывную цепочку матросов. В глазах рябило от стремительной смены только двух цветов – серого и черного. Мелькнет над люком черный бушлат, затем серый брезент брюк, опять черное пятно…

Бушлат – штаны, бушлат – штаны! Ветер срывал с голов бескозырки, и каждый матрос держал в зубах ее ленты.

«Слава» набирает ход. В глубинах ее отсеков звучат разумные голоса машин. Ветер заносит на бак линкора лохмотья пены, которые остаются лежать на палубе, словно листья разодранной капусты. Антонов не спеша поднимается на мостик. Трап. Еще трап. Люк. Опять трап. Этим трапам не будет конца… Тяжелая пластина броневой двери пропускает каперанга в боевую рубку, где запевает прелюдию к бою многоголосый хор автоматов и датчиков. Окна еще не закинуты сталью, и пока здесь светло, как в горнице.

Покуривая в кулак, стоит комиссар – Андрей Тупиков.

Антонов медлит лишь мгновение и протягивает руку.

– Надеюсь, мы с вами поладим, – говорит он комиссару. – В бою не место разговорам. Оповестите команду, что я, старый русский офицер, не отказываюсь от контакта с большевиками.

Тупиков крепко жмет бледную руку каперанга, перевитую голубыми венами напряжения и устали бессонных ночей.

– Добро, – говорит он. – Команда вам верит…

Под глазом каперанга нервно бьется жилка. Красные стеньговые флаги, которым суждено перевоплотиться в знамена революции, клокочут над мачтами «Славы».

Антонов повернулся к боевой вахте:

– Задраиться!

Глухо бахнули броневые щиты, разом отданные с креплений, и боевая рубка погрузилась в ровный зеленоватый, как глубина, полумрак, день стал просачиваться внутрь через узкие прорези.

– Что ж, начнем работать, – сказал Антонов.

Он пошел к телеграфу походкой признанного маэстро, который спешит коснуться клавишей рояля.

* * *

Перевес ужасающий. Каждый немецкий линкор несет сейчас на Куйваст по десять двенадцатидюймовок. Русские – по четыре. «Баян» уже заворачивал к осту, пробегая мимо своих кораблей, и адмирал Бахирев поделился своими мыслями в открытую:

– У южного входа в Моонзунд наши минные банки. Перед ними и примем бой, чтобы лишить противника маневренности. Конечно, немцы могут обойти банки к осту и вылезут на чистую воду… Что скажешь, Сережа? – спросил он каперанга Тимирева.

Командир «Баяна» косо глянул на своего комиссара:

– Какой бы ни был у нас с немцами мордобой, но все закончится ха-арошим купанием! Германские линкоры – великолепны, их артиллерия садит на целых три мили дальше нашей…

Конечно же, последнее сказано не столько для адмирала, сколько для комиссара – для большевиков: пусть и они подрожат! Комиссар молча положил локти на край смотровой амбразуры. Резкий ветер сек его по лицу, двумя струйками выжимались слезы.

– Вот они… детишки! – произнес он, разглядев множество дымов, которые разом закоптили небо к зюйду от Куйваста; это легион германских тральщиков, под прикрытием эсминцев, уже начал лихорадочно резать ножницами тралов крепкие стебли минрепов, на которых тревожно дремали русские мины. – Когда наш огород пропашут, – сказал комиссар в добавление, – пойдут забор ломать и эти болваны… типа «Кёниг», что ли? Я не знаю…

Бахирев приказал сигнальной вахте:

– Передать всем. Держаться ближе к адмиралу. Точка.

168