Моонзунд - Страница 167

167

Когда раздался призыв всем свободным от вахты собраться в жилой палубе, Петров отправился туда – как вешаться. За столом президиума, явно выжив анархистов, сидели большевики эсминца.

– На повестке дня немало насущных вопросов, но среди них имеется один – пустяшный! С ним покончим разом, чтобы не мешал заниматься главными… Досылающий вот с третьей пушки раззявился, когда унитар подавать надо. Вроде помрачнение у него случилось. Ну, лейтенант Петров не растерялся и напомнил ему…

Анархисты сразу устроили хай на весь кубрик:

– Покрываете? Большевики офицерам продались…

– Эй вы там! На румбе князя Кропоткина, – послышалось от стола президиума. – Когда говорите, слова все-таки выбирайте. Да и подумайте прежде… Послушаем, что скажут врачи!

Врач «Изяслава» сказал:

– Медицине известно, что от испуга у человека случается шоковое состояние. Мы, давшие клятву Гиппократа, люди самой гуманной профессии в мире, иногда, пардон, тоже лупим больного по морде, чтобы вернуть его из состояния заторможенного транса в обычное его состояние…

Анархисты не унимались:

– Своих замазываете? Ты скажи – нас при царе били?

– Ну, били.

– И сейчас лупцевать станут?

– Нет, бить не будут.

– Но сегодня-то одному чудаку звонаря дали!

Большевики упрямо гнули свою линию:

– Товарищи, звонаря никто не давал. Коснулись щеки, и только. Вот и врач, ученый человек, поклялся на этом самом Гиппократе, что таких, как наш досылающий, они тоже в рожу лупят вполне свободно… Я не понимаю, из-за чего шум-гам? Кажется, все уже ясно.

– Не ясно! – загибали анархисты. – Нас при царе били?

– Ну, били… Ты давай, браток, не нажимай на царя. Что ты вцепился в него, как клещ в собаку? Тебе, чего надо?

– Истины!

– Так ты ее получишь… Где досылающий?

– Есть.

– Пусть он сам, как на духу, скажет…

Досылающий от стыда за свой страх, испытанный на Кассарском плесе, готов был, кажется, сквозь палубу провалиться.

– Братцы! – взмолился он. – Ну, коснулись личности. Ну, верно. Потому как за революцию… мы же грамотные!

Анархисты не сдавались:

– Ах, ты грамотный? Тогда выньми зуб… покажи собранию.

Зуб не вынимался. Досылающий стал плакать.

Анархисты совсем разбушевались:

– Занести в протокол! Заклеймить позором!

Большевики отвечали веско:

– Протокол все стерпит. А ты скажи по совести – кого нам клеймить позором: лейтенанта Петрова, который звону не давал, или досылающего, у которого полный набор во рту, как в магазине?

– Не надо писать, не надо клеймить, – умолял досылающий. – Он шатается, но он с пломбой… все равно к зубодеру идти! Восемь форштевней когда увидел, ну, тут и разинулся. Лейтенант Петров, спасибочко ему, вовремя подошещ ко мне и вежливо указал, что с моей стороны большой непорядок.

– Точка! – заявили от стола президиума…

Лейтенант Петров с легкостью шаловливого юнги взлетел по трапу. Жить можно. Служить можно. Воевать можно. …«Изяслав» подал концы на причал Рогокюля.

День шестой Моонзунда, – день, какой выпадает в истории морских держав не часто. День, слепленный из острейших парадоксов, в которых невозможное становилось возможным и осуществимым.

Календарь был уже перевернут на мостике «Деятельного», и он показывал день 4 (17) октября 1917 года, а в радиорубке эсминца отстукивали на Куйваст трудяги-радисты:

ВИЖУ 28 ДЫМОВ НА… НЕПРИЯТЕЛЬ ИДЕТ НА КУЙВАСТ.

Квитанция радиограммы легла перед Бахиревым, и контр-адмирал одним глотком допил чай, торопливо застегнул китель.

– Как быстро… Ну, конечно. Сейчас-то все и начнется.

Брейд-вымпел свой он перенес с «Либавы» на крейсер «Баян».

«Деятельный» с моря оповещал флот, что на Куйваст движутся мощные линейные силы противника. В два кильватера. Крейсера. Эсминцы. Тральщики. Авиаматка с самолетами.

Курс – точный норд. Прямо на Патерностер.

«Товсь!»

Теперь все ясно. Шестой день – день необычный.

На кораблях горнисты выстрадали в хмурое небо призыв:

Наступил нынче час,
когда каждый из нас
должен честно свой выполнить долг.
До-олг…
До-о-олг…
До-о-олг…

На рейде Куйваста корабли сходились и расходились бортами. Дивизионы сбегались и снова разбегались. Казалось, товарищи подходят друг к другу, чтобы на прощание пожать руку:

– В добрый час! За Россию! За революцию!

«Деятельный» ловко прицепился к немецкой эскадре, держась от нее на дистанции вне попадания, и, ощупывая противника зрачками дальномеров, информировал флот о каждом его маневре.

Минная дивизия Старка отходила опять на Кассары, чтобы беречь их как зеницу ока. Именно сегодня! Ибо «линейщики» предоставлены сами себе – эсминцам же стоять на страже Моонзунда, этой последней дороги в Балтику, без которой нет жизни флоту…

Погода прояснела. Воздух над морем посвежел, чистый.

* * *

С германской эскадры отчетливо наблюдали «Деятельный» – он пролетал в серых волнах, сам дымчато-серый, и только однажды солнце, вынырнув из-за туч, ярко вспыхнуло на стеклах его рубок. Дредноуты с презрением не замечали эсминца, как гордые породистые псы стараются не замечать раздутых от ярости кошек.

Такое же презрение немцы испытывали и к русским линкорам «Славе» и «Гражданину», пущенным на воду в канун Цусимы. Имена этих кораблей вызывали у них подобие кривой улыбки, и на мостике «Кронпринца» флагман отзывался о них с иронией:

– Five-minutes ships.

По семь дальномеров Цейса на каждом дредноуте включены в общую цепь автоматики, звенья которой сходятся в глубине кораблей. Башни линкоров – под литерами А, В, С и D – в просторечии называются по порядку от носа: Анна, Берта, Цезарь, Дора.

167