– Какой комитет? – возмутился Непенин. – Что за слово?
«…сумеет порядок восстановить. Необходимо применить все усилия, чтобы удержать порядок и дисциплину среди войск и флота, тогда, даст бог, все образуется…»
– Паникеры! – сказал Непенин. – Упаси бог, если такая галиматья дойдет до эскадры… Не надо объявлять. А как «Аврора»?
– Пока все тихо.
– Ну и правильно. Пошумят и разбегутся. Никольского я знаю: он револьвер всегда в кармане таскает…
Воодушевясь, комфлот велел Ренгартену заменить матросов-радистов офицерами связи. Завтрак проходил в скучности. В развращающей роскоши стола. Драгоценный хрусталь тонко вздрагивал. Серебро горело. Все были сытые люди и бросались кусками. Роскошные омлеты – шириной в лапоть – только ковырнули. Парниковая редиска никого не радовала. Мысли оперативников занимали события в Петрограде. Об этом же, конечно, думал и Непенин, но старался не говорить…
– А что пишут в иностранных газетах?
– Союзники всегда пишут, что «русских трудно понять».
– Боюсь, что когда поймут нас, то будет уже поздно.
Неожиданно в кают-компанию «Кречета» вошел жизнерадостный Костя Житков. Свеженький – прямо из Петрограда. Потирая замерзшие руки, молодой кавторанг отделался общим поклоном (особо Непенину) и вкусно разгрыз на зубах хрусткую редиску.
– Не приведи бог, – сказал он, садясь за стол и заливая яйца соусом «крутон-моэль», – не дай-то бог, говорю я вам, ежели бы этот ваш стол питерским показать… Растрепали бы нас!
Его обступили с вопросами: «Как? Что? Не тяни…»
– Спокойно! – сказал Костя, затыкая за воротник кителя салфетку, украшенную якорями и короной с орлами. – Революция в Питере продолжается полным ходом и… У кого соль? Вестовой!
Непенин, рассвирепев, хлопнул перед ним солонку:
– Держи! Но если еще хоть раз услышу от тебя слово «революция», велю фалрепным спустить тебя без штанов на лед…
Житков отбросил вилку, и она грустно звякнула среди хрусталя.
– Вы разве ничего не знаете? – изумился он. – А я ведь прибыл к вам за советом… в надежде, что вы извещены достаточно.
– Чего ты хочешь?
Кавторанг Житков вытянулся, заговорил уже официально:
– У меня, господа, сверстан и готов к выпуску февральский номер «Морского сборника».
– Так что? – спросил Непенин. – Есть интересное?
– Есть. Две статьи: «Нельсон и его капитаны» – Сашки де Ливрона, «Место командующего эскадрой» – Овандера… Хочу спросить вас: как быть? Давать мне уведомление от редакции о том, что творится в Петрограде, или… Извините меня, Адриан Иваныч, но революция не такая штука, чтобы ее можно было замолчать.
– Опять революция? – Непенин стал багровокрасным.
– Приношу извинения, но все-таки это – революция… Непенин, кося широкими плечами, выбирался из-за стола.
– Адриан Иваныч, – задержал его Житков, – я, как редактор «Морского сборника», ответствен за точную информацию. Какими глазами я буду смотреть в глаза читателям, если скрою от них то, что они сами ежедневно наблюдают?
– Ничего, не давай в февральском номере… Не верю! Это бунт. Взнуздают всех опять и побегут к победе, хвостами помахивая.
Он ушел. Костя Житков взялся за вилку.
– Командира «Авроры» уже убили, – сказал он.
– Как убили?
– А так и убили. Он со своим револьвером совался по стенке, стал с рабочими драться. Ну, его и хлопнули из толпы. А за компанию с ним ранили и старшого с крейсера – Ограновича…
– Кто пойдет сообщить Непенину? – поднялся Черкасский.
– Костя, ты первоисточник. Сходи ты, – просили Житкова.
– Мне? А ты видел? Адмирал уперся, как баран в новые ворота. Замалчивание революции перед флотом может обернуться трагично для флота. И это грозит трагедией для самого Непенина…
Крутя на пальце ключик от секретного сейфа с шифрами, князь Черкасский шагнул на трап. Постоял, обдумывая:
– Ладно. Я скажу…
Непенин выслушал от князя, что командир «Авроры» убит.
– Я ж его предупреждал, чтобы с оружием поберегся.
– После драки кулаками не машут, – ответил князь. – Для нас сейчас важен факт: «Аврора» начала первой!
– Лучше бы она погибла в Цусиму, – осунулся Непенин.
– Будут у вас приказания, Адриан Иваныч?
– Нет…
Черкасский спустился в кают-компанию:
– Адмирал ослабел. Как раз момент, чтобы нажать на него. Мы за два дня выбьем из него веру в монарха, как выбивают пыль из мешка… Господа, мы, сторонники либеральной демократии, кажется, выходим на фарватер, проложенный нашими друзьями в Думе.
– Ура! – воскликнул, дурачась, Костя Житков. – Но какими глазами я буду смотреть на своих читателей?
– Мы сильно запоздали, – рассуждал Ренгартен. – Теперь события следует нагонять… Главное сейчас – сохранить флот как боевую единицу и не допустить матросов дальше тех кавычек, в которые будет заключена политика Временного правительства.
– Крах распутной системы самодержавия наступил, – подхватил князь Черкасский. – Теперь все зависит от нашей гибкости.
Федя Довконт на ладони показал виляние рыбьим хвостом.
– Это… вот так надо делать? – и фыркнул.
– Феденька, ты у нас прекрасный, но глупый инфант.
– Кавторанг, хватит чудить! – обозлился Ренгартен. – Когда ты ведешь корабль в шхерах, ты же не режешь курс напрямую через рифы и банки. Ведь ты хочешь жить… Хочешь?
– Хочу, – согласился Довконт.
– Потому ты и лавируешь между опасностей. Надо лавировать и сейчас, если не желаешь иметь свое драгоценное манто в дырках.
– Ладно. Я вам славирую. А вот как… адмирал?
– С ним у нас разговор особый, – помрачнел Черкасский.