Моонзунд - Страница 86

– Вадим Иванович, командир кормовой башни.

– А вы, мичман?

– Стажируюсь на носовую башню, – ответил Гриша Карпенко.

– Благодарю. Спокойной ночи. Спокойной вахты…

Холодом тянуло от Ботники, линкор укачивало. «Слава» по-старушечьи устраивалась на зиму. Верный страж Рижского залива и Моонзунда, она уже сроднилась с этими краями. Пусть счастливчики уйдут зимовать в яркие, ослепительные города, где льется вино в ресторанах, где на улицах млеет сердце от женских улыбок, где звучит танго по вечерам, – «Слава» останется здесь. Надо только забить все щели в броне, чтобы холодные вьюги не мешали команде жить и бороться. Надо еще до ледостава выстроить над тамбурами люков дощатые будки для сохранения внутреннего тепла…

В четыре часа ночи Гриша Карпенко заступил на вахту. Ветер гудел в громадных чехлах, под которыми мерзли орудия главного калибра. Что ж, скоро он станет командиром носовой башни. Что ж, наверное, к весне и в лейтенанты произведут. Прежняя служба на «Гангуте» представлялась теперь кошмарным сном. Зато на «Славе» было ему хорошо… Здесь лучше! Летом они побывали в огне, а боевая обстановка раскрыла перед мичманом характеры матросов – прямодушные, смелые, откровенные. Теперь о «Гангуте» даже вспоминалось с неприязнью, как о тюрьме, в которой пришлось отсиживать срок.

Перед побудкой к «Славе» подвалил буксир из Рогокюля, доставив команде два мешка писем. Буксир сразу отошел, а на палубе линкора сиротливо осталась темнеть фигура вновь прибывшего матроса с чемоданом. Карпенко с мостика окликнул его в мегафон:

– Отпускной?

– Нет. Для прохождения.

– Поднимись сюда…

В синем маскировочном свете рубки предстал перед мичманом стройный юноша в коротком бушлате. Стал докладывать:

– Сигнальный юнга Виктор Скрипов для прохождения службы…

– А раньше где плавал? – спросил его Карпенко.

– На подводках.

– Под водку хороша только селедка с луком.

– Простите, ваше благородие, буквы «л» не выговариваю.

– А долго был на подлодках?

Витька Скрипов снял бескозырку, как на похоронах:

– Один поход отломался. Списали!

– Один? И… да ты никак седой?

– Не от страху – совесть замучила.

Карпенко закинул над смотровыми окнами рубки броневые пластины, врубил яркий свет. Вещи и юнга сразу ожили.

– Сейчас-то ты прямо из экипажа к нам? Из какого?

– Я к вам на линкор из госпиталя.

– Болел?

– Нет. Вешался…

Карпенко в раздумье потянул из кармана портсигар:

– Если куришь, бери. Я не спрашиваю, что у тебя там в жизни стряслось. Но напрасно ведь люди веревкой не давятся. Пусть горе твое будет последним горем. А на «Славе» люди хорошие…

До побудки он велел юнге посидеть на диване:

– Чтобы ты не шлялся по кораблю, еще все спят. А когда ты Школу юнг закончил? Последнего выпуска? А правду говорят, что большевики в этой школе вашей юнгам мозги давно чистят?

– Не знаю, – отвечал Скрипов. – Я политикой не занимался. На одних флажках намотаешься. Да еще Трехфлажную книгу назубок знать надо. Опять же морзянку, как «Отче наш»… Не. Не знаю!

В пять утра тишину взорвало горнами и матюгами суетливых боцманов. Мичман отправил юнгу вниз. Сказал, как отыскать сигнальную палубу. Витька спустился в преисподнюю линкора, где было удивительно светло, тепло и чисто. Нарядно сверкали поручни и медные рожки пожарных «пипок». Все переборки, как в добротной гостинице, выкрашены под орех или разведены полосками – под мрамор. Словно ухарские дьяволы, летали мимо него матросы, стегая подошвами по ступеням трапов. Витька ошалел от их беготни, запутался в лабиринте коридоров, люков, переходов и лазов.

– Эй, седая башка! – окликнули его. – Чего разинулся?

– Я заблудился, – честно признался Витька.

– В какую тебе палубу? Ну, сигай за мной…

Только успевай. Будто на американские горы попал. Возносило по трапам наверх, швыряло в провалы люков, било в тупиках коридоров, возносило опять ввысь. Даже взмок. Пихнули в спину…

– Эй, сигнальные… к вам новенький!

Витька поспел как раз на мурцовку. Вокруг столов сидели сигнальщики, будущие его товарищи но вахтам, и было их человек с полсотни (не меньше). Все они в отстиранных робах, выпущенных поверх штанов. Потеснились за столом, освобождая место:

– Садись. Какавы до субботы не будет. Хлебай наше…

Мурцовка с холодрыги была хороша. В крепкий чай кладут сухарную крошку, обдав ее предварительно кипятком, чтобы убить червяков; затем коки валят туда коровье масло и крошат лук репчатый, – мурцовка, считай, готова. Пойло горячее, густейшее, сытное. Даже балдеет матрос, как от пива… За столом разговорились.

– На подлодках-то как? Велик ли сектор обзора?

– Да всяко, – отвечал Витька. – Когда с офицером на мостике стоишь, тогда горизонт пополам делим. Каждому по шестнадцать румбов приходится. А снизу люди просятся наверх – подышать. Коли кто поднялся, без дела не оставят. За чистый воздух ему кусок от горизонта, как кусок от торта, отрежут и – смотри. Тогда мне уже легче. Вообще-то глаза устают… А как у вас?

– У нас для начала тебе дадут для наблюдения градусов тридцать от горизонта, вроде крысиного хвостика, и – стереги!

Из каюты сверхсрочников, где мурцовку заменяют офицерским кофе, явился сигнальный старшина – кондуктор Городничий:

– Ты тут новый? А-а, юнга… Ну-ну! Люди свои, так не бойся, скажи по совести: небось еще со школы ты большевик?

– Я в политику не лезу. Мне бы так… Попроще.

– Ты нам тут не конспирируй, салажня худая, – обиделись сигнальщики. – Мы-то знаем, что все юнги как раз грешат политикой.