Моонзунд - Страница 83

Десятая флотилия состояла из новейших эскадренных миноносцев типов «3», «С», и «V», которые можно было приравнять к высокому классу минных крейсеров. Спущенные на воду в прошлом году, они по скорости и вооружению были равноценны русским «новикам».

Недоверчивый штаб гросс-адмирала придержал операцию:

– Пошлем для начала только два корабля. Если они проскочат благополучно и вернутся из мышеловки целы, пустим всю флотилию!

Принц согласился и вызвал капитан-цур-зее Виттинга.

– Храбрец! – сказал он ему. – Бери два эсминца с подогрева и ступай в пасть смерти – в Финский залив. Вот тебе карты… Ты будешь как брандер, чтобы собственным днищем проверить, есть ли мины в проходах, указанных на этих картах… Радиосвязь не держать, чтобы не прослушали тебя русские. Иди, мой добрый Виттинг, и Железный крест остается за мной… Прощай!

– Прощайте и вы, мой смелый гросс-адмирал…

Два корабля ушли и вскоре вернулись – невредимы.

– Карта не врет! – доложил Виттинг. – Мы струились в указанных фарватерах, как масло по раскаленной сковородке. Финский залив – чудо: мы часто видели русских с непогашенными огнями, будто война их не касается. Этими же проходами я берусь провести всю Десятую флотилию. Мы – первые германцы, которые побывали в этой российской придворной луже Романовых…

Вечером 10 ноября – в стужу – Десятая флотилия уже покидала Либаву. Куда идут эсминцы, командам не сообщали. Одиннадцать безголосых теней стремительно вылетели в бурю – за волнолом.

Плотный, как тесто, ветер летел им навстречу.

* * *

В вахтенном журнале записано:

«…воздух ужасен (спичка не загоралась). Даем 400 ампер на вал, днище лодки скрипит по грунту. Внутри корпуса давление поднялось настолько, что стрелка барометра вышла за пределы шкалы (свыше 815). Команде дышать затруднительно… Выходим на продувание балласта».

Осенняя хлябь воды разъялась. Из моря выскочил, словно жирный, лоснящийся тюлень, корпус подлодки. Над рубкой, взвизгнув тугими пружинами, откинулась крышка люка, из которого стали вылезать жадно дышащие люди. При свете луны на бортовой скуле субмарины можно было прочесть славянскую вязь из пяти плоских букв: «Волкъ»… «Волчицу» вел на этот раз командир Мессер, а Саша Бахтин шел при нем старшим офицером. Внутри лодки с трудом провернулись дизеля, цилиндрам которых, как и легким людей, было тяжело «дышать» испорченным воздухом. Ночь наполнилась мерной стукотней клапанов, и вскоре показался берег.

Бахтин нагнулся над люком, откуда несло испарениями.

– Штурманец, всплыли точно. На берегу виден огонь с хутора. Нам уже сигналят… А какой здесь грунт?

– Песок, – донеслось до мостика изнутри лодки.

– Камней нет?

– Не гарантирую.

– Утешил. Можно пропороться…

«Волчица» с шипением раздвинула днищем плотные пески пляжа, на котором росла высокая осока, и села носом на грунт. Команда еще не знала цели этого странного для лодки подхода к Либаве, и Бахтин коротенько объяснил:

– Сейчас уйдем. Шпиона снимем. И уйдем сразу.

Боцман зябко поежился в своем бушлате:

– И не боятся же люди шпионить… в экую погодку!

От хутора, едва видного в темноте, отделилась фигура человека. Он добрался по воде до борта лодки, матросы вытянули его на палубу и только сейчас поняли, что это женщина.

– Уходите скорей, – сказала она. – Здесь вдоль берега все время шныряют кавалерийские разъезды. Могут заметить…

Чтобы углубить работу винтов, Мессер велел перекачать в корму четыре тысячи литров воды, и дизеля, едко чихнув, сдернули «волчицу» на чистую воду. Дойдя до приличных глубин, сразу же погрузились. На смену отчаянному грохоту дизелей в симфонию подводных звуков влился ровный, почти усыпляющий гул электромоторов. Мессер передал женщине пакет, в котором были купоны литера «А» на проезд в мягком вагоне до Петрограда.

– Рижский поезд отходит утром. Если с нами ничего не случится, то вы на этот поезд не опоздаете… Спокойной ночи, мадам.

Бахтин провел женщину в свою каюту. Желание пассажирки переодеться смущало юного офицера. Он открыл свой шкафчик:

– Мадам, извините… Выбирайте что вам угодно.

– Благодарю. Еще попрошу чаю… Водится у вас таковой?

– Только чаем и держимся, мадам. Чаем сохраняем себя.

– И даже такой приятный цвет лица, как у вас?

– Это уже не от чая, мадам. Обычно мы, подводники, бываем в море бледно-зеленые, как ростки картошки в подвале. Мой цвет лица сегодня – лишь румянец восхищения перед вами…

Со стоном моторов «волчица» падала и падала в разъятую под ней пустоту. На глубиномере было девяносто футов, когда командир задержал ее падение. Подлодка, словно торпеда, стала пронзать перед собой плотный мрак пучины. Что-то заскрежетало за бортом противно и гнусно, словно ножом провели по сердцу каждого.

– Наверное, прорвали сети, – сказал Мессер, морщась. – Вряд ли рыбацкие, нам повезло… Легла эта стерва? – спросил он потом у Бахтина, когда тот протиснулся в боевой пост.

– Почему вы так ее называете? Она хорошая женщина.

– Хорошие спят дома, а не шляются черт знает где.

– Она вполне приличная женщина.

– Приличная не станет заниматься шпионажем. Только подзаборные шлюхи способны на это ремесло… Грязная работа даже для мужчин, а про женщин и говорить не приходится.

– А вы не подумали, – спросил Бахтин, – что она проделала грязную работу ради высоких идеалов любви к отчизне?

– Ну, это фантастика! Как бы эта пассажирка не накликала беды на нашу лодку. Я успокоюсь лишь тогда, когда спихну ее на рижскую набережную… Добавить оборотов на вал!