Моонзунд - Страница 52

Внутри дредноута глухо провыли динамо, и отсеки наполнились ровным устойчивым светом. Электротоки, струясь по кабелям, осияли весь линкор, взбежали до клотиков мачт, наполняя светом топовые фонари. Офицеры смешались на палубе с толпою матросов.

– Мы вас слушаем, – говорили они. – Мы ведь тоже люди…

На них обрушилась целая Ниагара старых, затертых обид:

– Почто издеваются над нами? Мы служим по совести.

– Не хотим под немцем быть – Фитингофа в ж…!

– А фон Кшопфер… рази не пес? Он боксою нас бьет.

– Шуляковский – тоже хнида гнилая.

– Верно! На флоте без году неделя, а нас лупит.

– За что?

– Сколько можно?

– Нельзя так!

В окружении матросов горько рыдал мичман Гриша Карпенко:

– Я же за вас! Скажите, ну хоть однажды обидел ли я вас?

Окровавленным платком он вытирал себе разбитое лицо, а матросы, обступив мичмана, утешали его:

– Ну, огрели разок… не со зла же – по горячке!

– Хорошо бы вам примочку из арники сделать.

– Пятак приложить. У меня есть… Во!

– Спасибо. Я же за вас, ребята… за вас.

– Вы не серчайте. Мы тоже… за вас! Вы хороший…

Злоба остыла – русский человек отходчив. Усталость суточного аврала уже сковывала скулы зевотой. Теперь, кажется, и дай им макароны с подливкой, так никто к ним и не притронется. Полухин понял, что бунт дал самую яркую вспышку в коридоре оружейных пирамид – ярче этого уже ничего не будет! К нему подошел Семенчук.

– Кажется, пошабашили, – сказал тишком. – Наворотили будь здоров. Нас не послушались. Теперь в кандалах подумают…

Раздались свистки с вахты – прибыл с берега командир. Кедров не спеша поднялся на шкафут, негодуя:

– Кто мне объяснит, что тут случилось? Лучший корабль флота его величества… Могли бы обойтись и без этих историй с меню сегодняшнего ужина!

Горнисты затрубили сбор для построения на юте. Михаил Александрович Кедров заговорил не как честный моряк, а как обладатель флигель-адъютантского аксельбанта:

– В грозный час роковой опасности, нависшей над нашим отечеством, вы бунтом своим сыграли на руку врагу. Ваше поведение можно отнести к акту государственной измены, флот есть флот, и его назначение – бой на море, а подавать вам бламанже в сахарной пудре никто на флоте не станет. Вы только посмотрите на немцев – как они дисциплинированны, Как они слушаются своих начальников. А вы разгильдяи тамбовские! Важно сейчас одно, юридически доказуемое: присяга вами нарушена, а что полагается с такими… вы раньше подумали? Зачинщиков прошу… пять шагов вперед – арш!

Вся многоликая команда линкора шагнула на него, жарко дыша, и, отсчитав пять шагов, замерла – будто вкопанная.

– Ольгерт Брунович, – смутился Кедров, – я так думаю, что пора кончать эту дурацкую канитель. Откройте им консервы и выдать сухари с чаем… Завтра разберемся!

* * *

Случайно или не случайно, но с торпедных аппаратов на миноносцах были сдернуты чехлы. Радиорубки «Гангута» взяты под крепкий караул. Весла со шлюпок убрали. Теперь многие горячие головы поостыли и уже добром вспоминали предостережения большевиков – не пришло еще время! А теперь жди беды…

Рано утром на рейде Гельсингфорса показался катер с «Кречета». Под флагом командующего Балтфлотом катер отвалил от стенки Седрхамна – развел белые усы пены в сторону «Гангута». На адмиральском трапе Канина приняли под локотки на этот раз не фалрепные матросы, а сами офицеры с линкора.

– Большой сбор, – объявил Канин, тяжко отдуваясь на палубе.

В дружном топоте ног сбежались на шканцы. Вздернув крутые подбородки, замерли. Черные хвосты лент обвивали крепкие шеи матросов. Блеснула медь горнов, оттарахтели сигнальные свистки, и наступила тишина (только шелестело кормовое знамя).

– Ну? – сказал Канин с видом разочарованного в жизни интеллигента. – Поздравляю вас, вы у меня молодцы! Отличились… мать вас всех! Сытная и здоровая каша вам не по вкусу? А забыли, как в родимой деревеньке соломку с крыши варили и… нравилось?

Над шеренгами матросов проплыл медный бачок, доверху натисканный знаменитой «606», и обрушился под ноги адмиралу. Канин через стекла пенсне обозрел синеватую глыбу вчерашней каши.

– Жри ее сам, дракон царский! – прозвенел юный голос.

Носком ботинка Канин, как футболист, отправил бачок за борт.

– Зажрались! – сделал он вывод. – Что ж, окопная чечевица вернет вам аппетит. А кое-кто в тюрьме и баланде будет рад.

Высоко взметнулся голос Полухина (он не выдержал):

– Сейчас не пятый год! не запугаешь… умней стали!

Линзы адмиральского пенсне пробежали вдоль бесконечного горизонта матросских рядов, выискивая нужную цель:

– Кто это кричал… прошу! Сюда…

Семенчук в ужасе увидел, как Полухин пошел прочь из строя. Пошел прямо на адмирала и, отбив, словно чечетку, отличный шаг на повороте, обратился лицом во фронт. Замер. Окаменел.

– Ты зачинщик бунта? – спросил его Канин.

– Я.

10

Еще в начале войны в столице и ее окрестностях заработали многие германские радиостанции, передавая информацию для кайзера. Как правило, шпионы использовали колокольни церквей или крыши высоких зданий Петербурга, – несовершенство тогдашней радиотехники заставляло их ставить антенны поближе к небесам.

Как раз кстати пришелся тогда Иван Иванович Ренгартен, который недавно изобрел для флота радиопеленгатор. С его помощью было снято с чердаков немало шпионов. Пеленгатором прочесали все каланчи и башни (говорят, на чердаке Главного штаба тоже не все было чисто).

Этот случай заставил Ренгартена о многом задуматься.