Моонзунд - Страница 161

161

– Или, как всегда, вредительство, – сказал Артеньев. Скалкин распахнул дверь блиндажа, высунулся наружу.

– Немцы! – крикнул он. – Садятся!

– Высаживаются, – поправил его Артеньев. – С моря?

– Нет. Садятся. С неба.

На фоне пожаров метались над Церелем две тени аэропланов, которые скоро коснулись колесами земли. Церельцы выждали, чтобы летчики вышли из кабин, и Артеньев скомандовал комиссару:

– Лупи их из своей оптики… Чего смотришь?

Немцы, увидев русских, кинулись к своим аппаратам, в красном дыму провернулись лопасти пропеллеров, и, взяв разбег на поляне, самолеты улетели в Ирбены – в сторону своих кораблей…

«Гражданин» уже приближался к Аренсбургу.

* * *

«Гражданин» проходил в узостях мелководий, протираясь бортами между банками и минами. Одно резкое движение кормы могло обернуться концом для всей многочисленной команды линкора. За ним шли в кильватерной струе конвойные эсминцы – «Амурец», «Стерегущий» и «Туркменец Ставропольский». Германские самолеты появились сразу, как только штурман доложил о приближении Аренсбурга. Аэропушки «Гражданина» отгоняли их прочь от кораблей…

Солнце было уже на закате. Быстро наваливалась темная осенняя ночь, и черта эзельского побережья выступила в темноте зловеще и зыбко. В команде росло нервное напряжение. При появлении перископа подлодки линкор открыл огонь ныряющими снарядами, и азарт был столь велик в матросах, что офицеры силой тащили комендоров от пушек, кричали людям:

– Хватит! Опомнись… хватит! Куда лупишь?

С ночного неба на линкор были сброшены бомбы, одна из них, не взорвавшись почему-то, с резким шипением догорала на воде. До команды долетел зловонный запах, который вентиляция впитала в утробу корабля, и долго в отсеках пахло какой-то гадостью. Справа остались огни Аренсбурга – близок уже Церель, и все примолкли… Вот он! – как будто у входа в Ирбены положили раскаленную жаровню (это горела земля). Бурные фонтаны огня смерчеподобно выплескивало к тучам. Обгорелый скелет маяка коптил небо, как похоронная свечка. От берега слышалась еще стрельба. А на черной воде спасались люди. Вдоль всего побережья Сворбе сновали плоты и шлюпки, таскались буксиры и курортные паромы. Люди кричали в сторону кораблей о помощи, но «Гражданин» брать никого не стал, и людей выхватывали из воды идущие за линкором миноносцы…

Исполняя приказ, «Гражданин» открыл огонь по Церелю. Очевидец пишет:

«Стрельба в полутемноте по собственной же батарее, с таким трудом и с такой поразительной быстротой построенной в течение летней и осенней компании 17-го года и которая честно отстаивала Ирбенский пролив… наконец, эта мрачная, но величественная картина: пожары, неприятельские аэропланы, пулеметная стрельба, разбросанные кругом шлюпки и буксиры с людьми, панически покинувшими свои посты, – все это, вместе, взятое, запечатлелось в памяти каждого участника нашего похода к Церелю».

Среди гибнущих и тонущих эсминцы иногда выуживали и офицеров с батарей. Ошалелые от пережитого, они, казалось, не отвечали на вопросы, а злобно огрызались:

– Да нет, нет! На Цереле уже никого не осталось. Вы посмотрите сами, что творится: разве тут человек выживет?

Их спрашивали – уничтожены ли батареи Цереля, они отвечали:

– Да, конечно. Иначе и быть не может…

Об этом стало известно на «Гражданине», и горнисты линкора сыграли «дробь». С мостика последовал приказ:

– Задробить стрельбу. Орудия на ноль. Чехлы закинь…

«Гражданин» с трудом развернулся корпусом среди мелководий, его массивный форштевень обратился на норд – в сторону Куйваста. Пассажирский пароходишко «Генерал Циммерман» напоминал столичный трамвай, который не только забили изнутри, но и облепили снаружи несчастные пассажиры. Про буксиры и говорить нечего: они едва ползли, а на палубах эсминцев тоже качалась плотная безмолвная стенка спасенных со Сворбе… «Вид у этих людей (по словам очевидца) был крайне жалкий, запуганный, голодный и обобранный».

В командах кораблей рассуждали о спасенных так:

– К собакам наше отношение намного лучше…

Никто из матросов не заговорил со спасенными. Не дали им даже кружки кипятку, чтобы обогрелись. Спички не чиркнули – цигарки им раскурить.

А если кто из спасенных что-либо просил, то его посылали:

– Иди к Пушкину… к Александру Сергеичу!

И тогда гарнизон полуострова Сворбе, кажется, и сам понял, что они такого отвращения стоят. За кормами уплывающих кораблей (за их же спинами) сейчас феерически догорал Церель, который они предали… Они предали Ирбены. Предали главный рубеж обороны всего Моонзунда. Теперь они плыли! К жизни. В тыл…

Луч прожектора с «Гражданина» выхватил из тьмы кусок моря. На волнах качалась доска, а к доске прилипла фигурка человека. Его сумели поднять на палубу линкора. Это был мичман Гончаревский – командир 3-го орудия с Цереля. На палубе его долго и мучительно рвало морской водой. Мичмана спросили:

– Батареи на Цереле уничтожены?

– Кто вам сказал эту чушь? – ответил Гончаревский. – Я был с Артеньевым до последнего момента. Мы хотели уничтожить орудия, но гальваноключи не сработали… Церель не уничтожен, и угроза захвата его немцами в полной исправности остается!

Это была новость. Разгорались огни Куйваста.

* * *

И состоялся митинг кораблей – самый кратчайший.

Слушали: дело о предательском поведении гарнизона батарей полуострова Сворбе, о прислуге двенадцатидюймовок Цереля, об их постыдном бегстве в бою, об их спасенных шкурах.

Постановили: предать самому суровому революционному суду весь состав спасенных сегодня дезертиров со Сворбе и особенно команду с батарей мыса Церель.

161