Моонзунд - Страница 148

148

Медведев-2 в отчаянии пытался покончить с собой, но застрелиться ему не дали, а еще и разлаяли как следует:

– Это на што похоже? Мы вас выбирали, а вы… как девица, которая от прохожего забеременела! Так дело не пойдет у нас: коли уж вас выбрали – так служите с честью.

Но сами они в этот день честь потеряли.

* * *

По сути дела, Эзель уже целиком захвачен противником, только не сдается в лесах 107-я дивизия генерала Иванова, только держится оборона полуострова Сворбе с батареями Цереля… Быстро, прямо скажем, провернули это дело немцы на своих мотоциклах! А вслед за самокатчиками к восточному побережью Эзеля уже подтягиваются морские десанты противника. Конечно, когда в спину тебя подпирает немецкий автомат, а ты, друг ситный, винтовочку свою в кустиках оставил, чтобы бежать не мешала, тогда ты об этом думаешь, об одном кричишь:

– Открой дамбу! Дай выйтить отсель… погибаем ведь!

– Хрена вам всем, – отвечал Вишневский. – Где винтовка?

– Откуда я знаю… потерял!

– Вот ты мне ее найди, поставлю тебя в строй и тогда стану с тобой как с человеком разговаривать…

Большевистский комиссар Орисарской дамбы был непреклонен. Вновь прибывшие с удивлением спрашивали: – Кто он такой, что нас не боится?

– Да комиссар от большаков… Коновод главный.

– Что у него на лбу-то написано?

– Написано там: Диана… Форсу много!

Вишневский к тем людям, которые сохранили свое оружие, относился по-человечески. Таких сводил он в отряды, наспех ставил во главе офицера (иногда первого попавшегося) и посылал в бой. Почуяв твердую руку начальства, люди шли в бой охотно. Предмостное укрепление Орисарской дамбы медленно насыщалось кровью…

К вечеру второго дня на дамбу пропустили обозы. Немцы с моря засвечивали прожекторами. Обозы часто разрывало пополам кинжальным огнем пулеметов с соседних островов. Дамба – узка, как бритва, и спастись от пуль негде. Дрыгая ногами и запутывая упряжь, обозные кони рушились в море. С белыми флагами матросы никого на дамбу не пропускали – лупили прикладами как предателей:

– Не туда прешься! Ступай к немцам, падла худая…

Матросы-линейщики подбирали пушки, броневики, пулеметы. По взгорьям – на виду переправы – скакали конные разъезды противника. Слышались минометные залпы. Убитых не успевали вывозить. А какой-то прапорщик, нервный, совал в руки Вишневского ребенка:

– Подержите мою дочурку… прошу вас – подержите! Я сейчас… я больше так не могу… я должен драться!

Вишневский машинально взял девочку, и она заревела:

– К маме хочу… где мама моя?

– Что ты мне соплячку свою суешь? Или дел у меня нету?

Комиссар спихнул ребенка дальше – на колени какой-то бабе, и телега с этой бабой сразу вкатилась под дождем на дамбу. Прапорщик из груды оружия долго выбирал винтовку себе:

– Мне это надоело… Кто пойдет со мной?

Вишневский свистнул – сразу явились матросы. Вокруг них собирались офицеры в раздерганных шинелях, солдаты разные, казаки и пограничники… Нервный прапорщик увлекал их горячностью:

– Товарищи! Ударим разом… собьем их кордоны!

В этой стихийной атаке немцев гнали целую версту. После боя прапорщик умирал на земле, проткнутый тесаками в грудь. Женька Вишневский склонился над ним – в тоске и жалости:

– Друг, как зовут хоть тебя… скажи.

Остекленевшие глаза офицера глядели в бездонную пропасть неба, где гудели германские «фоккеры»… На другом конце дамбы Витька Скрипов тоже насмотрелся всякого горя и всякого счастья. Видел он, как рыдал старый солдат-ополченец, копая могилу для своей жены, как целовал он ее, опуская навеки в землю. Видел юнга, как одна молоденькая женщина с воплем кинулась к телеге, съехавшей с дамбы, и стала отнимать у проезжей бабы ребенка:

– Отдай! Боже, это ведь моя дочь. Теперь мне осталось найти еще мужа… – Она металась под пулями между возов и пушек, спрашивая: – Никто не видел прапорщика Леши Романова? Худенький такой… шинель у него еще без хлястика!

Вишневский уже закрыл ему глаза и оставил лежать под дождем.

Витька Скрипов, орудуя прикладом, командовал:

– Эй, шантрапа эзельская! Дорогу матери с ребенком…

* * *

Вечером немцы вошли в Аренсбург. Адмирал Свешников бежал вчера столь поспешно, что даже не уничтожил секретной документации, и она сразу же поступила на обработку германских штабов. Владиславлев не выслал на позицию подводные лодки, а Свешников «подарил» врагу планы минных постановок.

В. И. Ленин писал в эти дни: «Воюют геройские матросы, но это не помешало двум адмиралам скрыться перед взятием Эзеля!!

Это факт. Факты – упрямая вещь».

От Аренсбурга – рукою подать до Сворбе. Немцы так и сделали: они повернули на юг, чтобы размять батареи Цереля с тыла, но на узком перешейке уперлись в штыки. Там насмерть стояла четвертая рота Каргопольского полка… Увы, батареи Цереля помочь солдатам не могли – их пушки не разворачивались в сторону Аренсбурга.

И наступила ночь. Все устали. Каждый по-разному.

…Не уставал от войны только кайзер, эту войну зачавший.

* * *

Как правило, с наступлением осеки Потсдамский двор, под наблюдением кайзера, заготовлял впрок бочку майонеза. Весь зимний сезон дипломатов и генералов потчевали холодной лососиной, обильно поливая ее домашним майонезом. Полной ложкой Мольтке – шлеп, послам России и Англии – шлеп, шлеп, Гинденбургу – шлеп, жене – шлеп, Тирпицу – шлеп… Ешьте! Кайзеру не жалко. К весне бочка с протухшим майонезом пустела – двор переходил на черствые кексы и мороженое, которое ели, не снимая перчаток. Вилли был образцом экономного мужа, и бутылку коньяку он умел растягивать на целый месяц… Это тебе не русский Николашка!

148